Удивили девки.

Приятно удивили.

Ну и к финалу, наконец-таки!

Поминая срамные органы и падших женщин, Шестакова по широкой дуге пролетела над Чертановой, загипнотизированными жабами и рядами вкопанных в землю кольев. Удивительно, как только альтушки умудрились всё это рассчитать, но летела Шама аккурат в рожу Гипногадюке.

— Бах! — один удар заряженным кастетом в бровь гадины решил всё.

Гигантская змея потерялась, моргнула и сбилась.

— АААА-ААА-А! — улучив момент, Дольче навалила контроля, и всё её маленькое войско ринулось в атаку.

На лице умирающей Гипногадюки, которую заживо пожирали жабы, я отчётливо видел гримасу удивления. И всё. Ничего там больше нет: ни злости, ни обиды, ни ярости. Даже неразумная тварь из трещины не смогла в тот день не преисполниться уважением к изобретательности отряда «Альта».

Ну и да.

Просто не могу сдержаться, чтобы не сказать этого вслух:

— Сожрали жабы гадюку…

Сперва Юля Ромашкина наконец-то обуздала живущую в ней зверюгу и стала полноценным бойцом группы «Альта». Почти сразу же за этим ей на счёт капнула внушительная сумма, которую Василий Иванович обещал отдать после практики, и не верить ему не было никаких причин.

Но едем дальше!

Не прошло полных суток, как в личное дело кадета Ромашки была внесена запись о закрытии первой в её жизни аномальной трещины. Ну а теперь ещё и вот это:

«Ты где?» — сообщение с номера Вани Хельсина, щедро приправленное смайликами и сердечками. И тут же второе: «Я соскучился».

Да-да-да, девушке попёрло сразу и по всем фронтам.

Жизнь стремительно налаживалась.

Хотелось улыбаться, смеяться и петь.

О последнем, кстати, позаботился Василий Иванович. На сей раз вместо обжираловки в кафе «У Алёшина» Скуф решил поощрить девушек походом в караоке-клуб. И пускай клуб был немножечко провинциальным, зато пустым.

Точнее, на спецобслуживании после звонка руководителя боевой группы. Но никто из альтушек об этом не догадывался и считал удачным совпадением.

Кроме группы «Альта» и обслуживающего персонала, здесь сейчас не было никого.

Самое то, чтобы развернулась даже самая робкая душа.

— … когда так страстно бирюзовым взглядом смотрит офицер! — закончила Ромашка.

Она почему-то считала эту песню ужасно романтической.

Девушка поклонилась хлопкам и весёлым улюлюканьям подруг, а затем плюхнулась на полукруглый диванчик и снова пропала в телефоне.

«Я тоже соскучилась».

И смайлик.

Но не сердечко! Для сердечек пока ещё рановато!

— Кому ты там строчишь? — заинтересовалась Дольче и чуть ли не на колени подруге залезла в попытке рассмотреть, что там у неё в телефоне происходит.

— Неважно.

— Важно! Мы вообще-то обязаны всем друг с другом делиться!

— Почему обязаны?

— Потому что! — Чертанова предприняла неудачную попытку отобрать телефон, однако руки у Ромашки всё-таки были длиннее. — Ну, Юль!

— Не дам, — отрезала Ромашка. — Это моя личная переписка.

— А с кем? А? Скажешь с кем? У тебя вид такой, как будто… О-о-о-о! — тут глаза Дольче распахнулись как у Лёхиной сипухи. — О-о-о-о, я поняла! Это он тебе пишет, да⁈ Он⁈

— Кто «он»?

— Ах ты сучка! — улыбнулась Чертанова и снова полезла в атаку. — Это точно он! И не делай вид, что не понимаешь!

— Кадет Чертанова! — вдруг прогремел голос Скуфа за спиной.

— Э-э-э… да, Василий Иванович?

Командир отряда хмуро нависал над девушкой. В каждой руке у него было по микрофону, и один из них он протягивал Дольче.

— Твоя очередь, кадет Чертанова! — скомандовал Скуф.

— Спасибо за предложение, Василий Иванович, но я откажусь. Не люблю, да и не умею особо, так что…

— Дольче! — опять тот же повелительный тон. — Совместные песнопения есть мероприятие для поднятия боевого духа и укрепления связей внутри группы. Так что будь добра.

— Василий Иванович, мне очень лестно, но…

— Ещё раз скажешь: «Василий Иванович», и я сам тебе песню выберу.

— Василий Ива…

— А я ведь предупреждал, — вздохнул Скуф, а затем обернулся в сторону диджея и кивнул. — Всё теперь. Доигралась.

Вступили клавишные. Грустные такие, неторопливые, все из себя в миноре. И… чёрт! Катю Чертанову аж передёрнуло; уж настолько композиция оказалась в тему.

— Давай-давай, — Василий Иванович бросил микрофон на колени Дольче. — Начинай.

— Я так привыкла жить одним тобой, — на удивление мелодично пропела кадет Чертанова, встала и потопала в сторону небольшой сцены. — Одним тобой…

Вслед ей раздались аплодисменты, а Скуф, так тот вообще через пальцы свистнул. А ещё её командир почему-то не спешил садиться обратно на диван.

— … встречать рассвет и слышать, как проснёшься не со мно-о-ой…

Катя, наконец, вышла на сцену и обернулась к зрителю.

— … мне стало так легко дышать в откры-ы-ытое окно-о-о-о. И повторять…

Все взгляды были устремлены на неё. Все восхищённо уставились на Дольче. Все, кроме той, кому эта песня могла бы быть предназначена. Ромашка, дрянь такая, всё также продолжала лыбиться в телефон.

— … ей лишь одной, — грустно пропела Чертанова, глядя на оборотнессу.

Ну как же так⁈ Как так получается, что всю дорогу Чертановой в жизни попадались сплошь одни говнюки⁈ Либо бабники, либо инфантилы, либо мамкины сынки-корзинки, либо просто моральные уроды⁈ И всё это при том, что она так отчаянно искала большую и чистую⁈

А Ромашка, бац, и с первого же раза эту самую большую и чистую поймала за хвост!

И как же, мать его так, жалко себя! А, с другой стороны, как же радостно за подругу! И как же все эти хитросплетения завариваются и щемят сердце!

Даже Василий Иванович заслушался. Вон как сидит, головой в такт кивает. Значит, и в его душе есть место романтике, а не только дурацкому металявому грохоту.

Однако:

— Знаешь ли ты-ы-ы-ы⁈ — мимо микрофона заорал Василий Иванович так, что у него аж вены на шее вздулись. Плюс ко всему резко раскинул руки в стороны открытой ладонью вперёд. Ещё и улыбался.

«Так что нет, — поняла Дольче. — Нихрена подобного. Мужчина, как он есть. Песня нацелена на то, чтобы душу рвать, а он вовсю веселится».

— … вдоль ночных дорог!..

А тем временем Ромашка, которая от своей тайной и вроде как любовной переписки и без того была эмоционально нестабильна, растрогалась окончательно.

«Хочу к тебе», — отправила она сообщение. И не прошло секунды, как две синие галочки под ним символизировали о том, что оно прочитано.

«Можно устроить», — ответил Ваня. Ответил и продолжил печатать.

«Но лучше я к тебе», — прилетело второе сообщение. А следом и третье:

«Так где ты сейчас? Так и не ответила», — и грустный смайл.

Как ни старалась, Ромашка не смогла удержать ту глупую улыбку, которая появляется на устах свеже-влюблённых людей. Забравшись на диван с ногами, девушка начала на скорость писать адрес караоке-клуба.

— … не жалея ног! — скандировал Скуф.

«Кажется, с этим должна быть связана какая-то интересная история», — подумала про себя Чертанова и продолжила петь. А краем глаза наблюдала за тем, как Ромашкина продолжает светиться на манер медного самовара и на скорость с кем-то переписываться.

Хотя… ну как «с кем-то»?

Насчёт того, что по ту сторону чатика находится певец-сантехник Иван Хельсин, у Дольче не было никаких сомнений.

— Чертанова, не отвлекайся!

Но вот Ромашка вдруг выключила телефон, очень посерьёзнела и начала оглядываться по сторонам. Затем встала, потянулась в псевдозевоте и что-то крикнула остальным девкам, что именно Дольче не могла разобрать из-за собственного же пения.

Девки что-то ей ответили, и вот Юля Ромашкина двинулась на выход.

— Василий Иванович, — прикрыв ладошкой микрофон, Дольче попыталась упросить Скуфа прекратить номер. — Можно я всё?

— Не можно, кадет Дольче!

— Но, Василий Иванович⁈

— Допевай! — поднажал Скуф и окинул взглядом пустой зал. — Смотри, как всем нравится!